Предупреждение Правительств Советского Союза, Соединенных Штатов Америки и Великобритании всем германским комендантам, охране и служащим гестапо [24 апреля]

23 апреля от имени всех Объединенных Наций глав трех Правительств - Советского Союза, Соединенных Штатов Америки и Великобритании довели до сведения германского командования и распространили на всех фронтах Германии заявление следующего содержания:
«От имени всех Объединенных Наций, находящихся в войне с Германией, Правительства Советского Союза, Соединенного Королевства и Соединенных Штатов Америки настоящим обращаются с торжественным предупреждением ко всем комендантам и охране, в ведении которых находятся союзные военнопленные в Германии и на территориях, оккупированных Германией, а также к служащим гестапо и ко всем другим лицам, независимо от характера их службы и ранга, в ведение которых переданы союзные военнопленные будь-то в зоне боев, на линиях коммуникаций или тыловых районах. Они заявляют, что всех этих лиц они будут считать ответственными в индивидуальном порядке не в меньшей степени, чем германское верховное командование и компетентные германские военные, военно-морские и авиационные власти, за безопасность и благополучие всех союзных военнопленных, находящихся в их ведении.
Любое лицо, виновное в дурном обращении или допустившее дурное обращение с любым союзным военнопленным, будь-то в зоне боев, на линии коммуникаций, в лагере, в госпитале, в тюрьме или другом месте, будет подвергнуто беспощадному преследованию и наказано.
Правительства Советского Союза, Соединенных Штатов Америки и Великобритании предупреждают, что они будут считать эту ответственность безусловной при всех обстоятельствах и такой, от которой нельзя будет освободиться, переложив ее на какие-либо другие власти или лица».

Ночь в Берлине (От специального военного корреспондента «Известий») [25 апреля]

Участники и свидетели великого похода советских войск на Берлин до конца дней своих запомнят рассвет на берегах Одера, когда грянули тысячи орудии, возвестив начало сокрушающего удара. Много раз приходилось наблюдать, как наступала Красная Армия, как могучие силы неумолимо обрушивались на врага. Но такого несметного, подавляющего своими масштабами количества военной техники видеть еще не приходилось.
По множеству дорог, растянувшись на десятки километров, днем и ночью шла на Берлин могучая советская техника. Дорог не хватало, и поток, гудящий тысячами моторов, стекал на целину, вытягивался по полям и оврагам, сквозь рощи и леса. И ясно было, что нет силы, способной остановить могучий поток.
На Берлин двигалась Советская страна. Гремели орудийные залпы, рокотали моторы, храпели взмыленные кони. Все было в движении: танки и генеральские «виллисы», цистерны и дымящие полевые кухни, тяжелые тракторы и штабные рации.
Когда появлялся в воздухе «Фокке-Вульф», люди не ложились на землю, они чувствовали, что ему недолго летать, ему там, наверху, страшно смотреть на дороги, ведущие с востока к Берлину. И он метался в одиночестве, этот растерянный, обреченный хищник, и падал на землю, подбитый советской зениткой.
Один за другим сменились в офицерских планшетах листы полевых карт. И вот, наконец, долгожданный лист - «Берлин». На сетчатке, прорезанной голубой лентой Шпрее, отыскиваем уже не леса и высоты, - вот рейхстаг, Веддинг, Темпельгоф, Фридрихштрассе, Курфюрстендамм…
Движемся по следам кипящей, грохочущей битвы. Сады, домики, овощные хозяйства, парники. Немцы, жители пригородов Берлина, стоят у калиток, уныло глядят, как по дорогам мимо них несутся советские машины. Немцы угрюмы.
На домах наспех белой краской намалеваны призывы Геббельса: «Все немцы грудью станут на защиту своей столицы», «Остановим красных у стен нашего Берлина…»
Попробуй, останови! Стальные доты, баррикады, мины, завалы и смертников с фаустпатронами, - все сметает на своем пути лавина наших войск.

2.

Начал моросить дождь. Бесконечной лентой тянутся танки, машины. Возле Бисдорфа разворачиваются орудия, чтобы открыть стрельбу.
- По каким целям огонь? - спрашиваю командира батареи.
- По центру Берлина, по мостам через Шпрее, по Северному и Штеттинскому вокзалам, - отвечает он возбужденным голосом.
- По столице фашистской Германии, батарея, - огонь! - звучит команда, и тяжелый грохот орудийных залпов сливается в сплошной гул. Снаряды с шипением уходят в Берлин. Я засек время. Эти залпы советских орудий по Берлину прозвучали в 8.30 утра 22 апреля. За несколько минут было выпущено девяносто шесть снарядов.
А через два часа танкисты генерала Кривошеина устремились к Берлину. Впереди шли три танка. Перед ними был Берлин. И пусть наш народ запомнит имена гвардии младшего лейтенанта Кириллова, гвардии старшего лейтенанта Леонова, капитала Юркевича. Честь им и глава! Они в числе первых советских воинов ворвались в столицу гитлеровской Германии. Их танки были в числе первых советских танков, которые пошли по улицам Берлина.
Берлинер-аллее - называется эта широкая улица, ведущая из пригорода Вейсензее к центру фашистской столицы.

3.

Ночь я провел в подвале пятиэтажного дома, где разместился штаб генерала Кривошеина. Никто в эту ночь не спал. Даже в свободные минуты, которые выпадаю во время боя, людям было не до сна, очевидно, от одной мысли, что мы находимся в Берлине. Ежеминутно звонил телефон. Спускались в подвал офицеры связи с донесениями о действиях штурмовых групп. Каждый дом на этом пути немцы превратили в крепость, которую приходится брать умело, согласованными действиями танков, самоходок, минометов, пехоты и сапер.
Сила русского натиска в уличных боях огромна. Она возрастает с каждым часом. Вот сообщают:
- Тяжела баррикада на широкой улице взята. Двигаемся дальше...
- Дом на перекрестке в наших руках.
Генерал приказывает:
- Дайте артиллерийский огонь по Остзееплац. Там пехота с двумя самоходками мешает нашему продвижению...
Не дожидаясь утра, мы поднялись на крышу дома, чтобы взглянуть оттуда на Берлин. В легкой молочной дымке, озаренной лунным светом, смутно вырисовывается далекая перспектива огромного города. Зарницами вспыхивают в небе отблески орудийных залпов. Несколько очагов пожаров заревом полыхают в ночи, которая войдет неизгладимой страницей в историю человечества.

Р. КАРМЕН.
БЕРЛИН, 24 апреля.

Русские в Берлине (От специального военного корреспондента «Известий») [27 апреля]

Среди великого множества удивительных и благородных дней, которые переживает человечество, дни, которые мы сейчас наблюдаем в Берлине, быть может возвышенные и удивительные.
Достаточно взглянуть мельком на дороги, прилегающие к столице фашистской Германии, чтобы увидеть необыкновенную и удивительную картину. По обеим сторонам идут нескончаемой лентой два гигантских потока людей: одни - из Берлина, другие - в Берлин.
Из Берлина - пешком, на фурах или тележках, с узелками и чемоданчиками - уходят те, которые под кнутом и кровавой свастикой работали на немцев. Выражение их лиц невыразимо никакими словами. Но пусть каждый, кто хочет знать их состояние, вспомнит самые радостные и счастливые минуты своей жизни, и, возможно, перед ним встанут эти лица. Они идут, оставив позади себя гнет, тоску, голод, унижение. Они идут на восток для счастья и творчества. По другую сторону дороги идут к Берлину немцы. Это те, кто убежал в леса или в ближайшие селения от титанического огня нашей артиллерии или от бомбежек союзников, или вообще, на всякий случай. Теперь они идут обратно. Лица их бледны, пыль струями бежит по их одежде и темными пятнами ложится у глаз, неподвижных, вопросительных, угрюмых. И посредине этих потоков в грохоте, говоре, песне - на машинах, конях и пешком - идет Красная Армия. Запад охвачен алым дрожащим светом. Горит Берлин. Пахнет гарью. Тени от пушек, танков и людей, густые и темные, как деготь. Вглядываешься в лица бойцов, и видно, что все дрожит от нетерпения и все наполнено глухим и ярым чувством к врагу, тем чувством, которое несет победу.
Откуда-то сбоку на дорогу выходят тяжелые танки. Они идут с таким грохотом, их так много, что от восторга стучат зубы, и не веришь своим глазам и смотришь на изумруд зелени по краям дороги, и, как ни странно, приближает тебя к реальности большой, толстый плюшевый медвежонок на головном танке, привязанный где-то возле башни. Растопырив пухлые лапки, медвежонок тоже мчится в бой, может быть, для того, чтобы вернуться к детям и сказать, что скоро войне конец.
Автострада, опоясывающая Берлин, пустынна и тиха. Мы пересекаем ее. Километра два-три, и перед нами Берлин. На улицах баррикады, наскоро выстроенные из бревен, промежутки между которыми засыпали землей. Кое-где надписи по-русски: «Мин нет».
Офицер говорит:
- Бой - в трех километрах.
То, что над улицей проносятся самолеты и где-то рядом ухают зенитки и слышны взрывы, а в соседнем квартале горят три огромных дома и в больших окнах бушует густое оранжевое пламя, офицер-сапер не считает боем. Неспеша он руководит разборкой баррикады. Сапёры оттаскивают бревна.
Едем широкой улицей. Среди шестиэтажных домов по линии трамвая, посредине улицы - газон и голые деревца. Мостовая изрыта снарядами. Молодые люди - немцы с белыми повязками на рукаве - подметают улицу, убирают осколки, засыпая пробоины, а более пожилые и с более широкими белыми повязками стоят у дверей своих магазинов. Двери и витрины забиты досками и от разрывов, и чтобы, не дай бог, не пострадало имущество от рук своих же, немцев. Вчера, например, наши кинорежиссеры засняли сцену, когда население квартала разнесло и разграбило продовольственный магазин. И вот седые люди с испуганными лицами стоят возле своих лавочек, стоят неподалеку от боя, - а бой в полукилометре, - стоят и стерегут. Велик бог наживы.
Проехали еще два-три квартала. Здесь уже и немцы не стоят у своих магазинов, а прячутся в подъездах. Здесь отчетливо не только слышна автоматная стрельба, но и видна. В следующем квартале - шлагбаум через улицу. За шлагбаумом - бой, передний край. В сотне шагов горит подожженная «фаустом» машина, а на перекрестке улицы лежит прикрытый шинелью убитый советский воин. Это сержант Васин, командир отделения, пехотинец.
Великие исторические победы свершили Красная Армия, весь советский народ в канун первомайского праздника. Мы долго боролись с врагом, долго напрягал все свои силы советский народ, чтобы именно сейчас прийти к полному разгрому врага. Шел к этому разгрому и сержант Васин, что лежит под шинелью, на камнях берлинской мостовой. Он шел упорно, воодушевленно и радостно. Он родом из села Бекетовка Ульяновской области, из той области, где родился наш учитель Ленин. Сержант Васин положил свою благородную жизнь за идеи Ленина-Сталина, за нашу отчизну.
К нам подходит капитан. Где-то здесь, поблизости, в одном из дворов, стоит санитарная машина. Капитан отошел на минутку поговорить с товарищем да и забыл, в каком дворе. Рука его перевязана. Мы спрашиваем:
- Легкое ранение?
- Осколком навылет в руку. Три пальца шевелятся, а остальные нет, - говорит он, легко улыбаясь, словно и не чувствуя бола. Видно, заметив удивление на наших лицах, говорит:
- Я привык. Я уже пятый раз ранение получаю.
Он, несомненно, испытывает боль, и, несомненно, ему надо поскорее ехать в лазарет, но ему не хочется покидать Берлин, и, кто знает, может быть, он и не забыл, где находится санитарная машина. Он говорит охотно, неспеша, отчетливо выговаривая слова, и в словах его нет никакой рисовки. Это - обыкновенный русский человек, капитан А.Н. Глазков из Калужской области. Начал войну солдатом в 1942 году, сержантом оборонял Сталинград. Награжден тремя орденами и медалью. Лицо его, молодое и приятное, кое-где покрыто синими крапинками, обожжено порохом.
- Где вас, капитан, обожгло?
- В Сталинграде обожгло.
Ныне он - командир пулеметной роты. Сегодня вместе со своей ротой форсировал Шпрее. - Там, где станция железной дороги, завод и церковь, - говорит он, показывая рукой туда, где течет река. - А вы к центру пробираетесь?
- К центру.
- Ну, Берлина не узнать! - восклицает капитан.
- А вы разве были здесь раньше?
- Не был, но, по всем расчетам, здесь, раз центр, - должны быть здания, а вместо них одни развалины. Жители сидят в бункерах, которые раньше понастроили от бомбежки.
Он раскланивается и, отходя, говорит:
- Ненависть привела-таки нас в фашистское логово. Я доволен. Побывал в Берлине.
И он идет медленно, зорко вглядываясь в дома, в улицу, в небо, видимо, впитывая в себя весь аромат и страсть великого боя за Берлин.

Всеволод ИВАНОВ.
БЕРЛИН, 26 апреля.

Берлинский день (От специальных военных корреспондентов «Известий»)
[6 мая]

Замолкли бои в Берлине. В грохоте разрывов, свисте снарядов и треске пулеметных очередей родилась победа. Уже жизнь вступает в свои права: на берлинских улицах наводится порядок, военные коменданты озабоченно хлопочут об учете населения и продовольственных карточках, об охране предприятий и складов.
Чем только не приходится сейчас заниматься нашим военным властям! Вот огромный восьмиэтажный холодильник, доверху набитый свиными тушами. Но третьи сутки нет тока, температура в холодильнике катастрофически поднимается, и огромное количество мяса - под риском порчи. Седой генерал, еще два дня назад отдававший приказания открыть огонь, перейти в атаку, совершить обходный маневр, мгновенно переключается на «мирные дела», не менее сложные и жгучие, нежели военные. Поблизости расположена одна из районных электростанций Берлина. Главный инженер, пожилой немец в очках, почтительно склонившись, докладывает генералу, что весь технический и рабочий персонал станции налицо, все оборудование в порядке.
- Дать ток в холодильник, - приказывает генерал.
В соседнем квартале находится вполне исправный колбасный завод, приспособленный также к изготовлению мясных консервов. В его подвалах имеются солидные запасы сырья, которые тоже могут испортиться, если его своевременно не пустить в обработку. И вот по распоряжению генерала рабочие уже хлынули в цехи, сюда тоже дан ток. Уверенно гудят заводские машины.
А на улицах свеже-расклеенные приказы и объявления советского командования. Толпы берлинских жителей читают эти приказы. В городе устанавливается железный советский порядок. Охрипшие коменданты без конца принимают людей, открывают хлебопекарни, организуют выдачу хлеба населению. Все делается без лишних слов, организованно и ладно.
Геббельс вопил о «большевистских зверствах», а советские командиры открывают больницы, радиво оберегают от порчи продовольственные запасы. И все это в городе, на улицах которого только недавно стихли бои.
Неудивительно, что страх, годами впрыскиваемый в сознание рядовых немцев дьявольскими шприцами гитлеровской пропаганды, начинает улетучиваться в свежем воздухе правды, приносимой нашими войсками. Это не литературная метафора. Многие немцы и в самом деле производят впечатление отравленных. Широко раскрытыми глазами они смотрят на происходящее. Оно поражает их, оно помогает некоторым из них понять всю глубину позора и ужаса, в которые была ввергнута гитлеризмом Германия.
Доктор математических наук Эрих Штумм, встреченный нами в очереди за хлебом в Шарлоттенбурге, сказал:
- Я привык оперировать большими числами, но я теряюсь перед количеством злодеяний, совершенных нацизмом!..
Палачи предчувствовали свой близкий конец. За несколько дней до капитуляции черный дым стоял над Архив-штрассе. То гитлеровцы лихорадочно сжигали тайные архивы. Столбы тяжелого дыма неподвижно стояли в небе над Фоссштрассе, где находилась личная канцелярия Гитлера, и над Вильгельмштрассе, где помещалось министерство иностранных дел.
Двигаемся дальше. Пробираемся через невиданные завалы из тавровых балок и попадаем на «тыловые» улицы, где уцелели почти все здания. Здесь расположились полковые обозы, мирно курятся кухни, и усатые повозочные тренькают на балалайках волжские «страданья».
Около котла с борщом идет степенный спор, какая тачанка крепче - русская или немецкая. Повозочный - гвардии ефрейтор Иван Горбанюк доказывает:
- Ясно, русская крепче. Вот моя прошла от Миуса до этой как ее, Шпрее и ничего - ходит!
В аристократических берлинских кварталах жуют сено русские сивки. Мы даже видели в обозе одной из дивизий верблюда, пришедшего сюда с одним из сталинградских подразделений.
Неподалеку на монументальном здании с колоннами - надпись: «Кранкенгауз». Это одна из крупнейших больниц Берлина. Сегодня в ее палатах и операционных вершатся обычные будни. В другой больнице - Лихтенбергской - врачи встретили наших офицеров возгласами:
- Мы против Гитлера!
Велико было удивление медицинского персонала, когда советский генерал, переговорив с главный врачом, распорядился выдать недостающие больнице медикаменты и продукты для больных.
В поверженной Красной Армией вражеской столице начинается жизнь.
Тихонько открываются ставни домов и жалюзи магазинов. Дворники вывозят мусор в тачках, дети играют на улицах.
Во дворах и в садах окраин цветут яблони, но пьянящий воздух весны отравлен гарью. Если отъехать от Берлина километров на пять и посмотреть на германскую столицу, до сих пор видны дымовые столбы над городом. Когда спускается вечер, небо охвачено заревом дальних пожаров. А Москва вечером радостно сияет раскрывшимися, как весенние бутоны, фонарями, расцветшими огнями окон, - эту замечательную новость принесло советским воинам московское радио.
Ночь, озаренная дивным светом луны, плывет над Берлином, над домом, в котором пишутся эти строки. Усталые автоматчики прильнули к радиоприемнику, настроенному на Москву.
- Далеко Москва, - говорят русские солдаты, слушая затухающую трансляцию и свист огромных пространств, отделяющих их от Москвы.
Далека и близка, как никогда, великая и родная Москва. С нею все взоры, все думы, все сердца фронтовиков.
И самое нежное чувство, самое жаркое дыхание, самое трепетное биение сердца с ним, с великим Сталиным, который победно провел нашу страну через великую войну и привел нашу армию к Берлину, к победе!

Братья ТУР.
Л. ШЕЙНИН.
БЕРЛИН, 5 мая. (По телеграфу).

Бреслау (От специального военного корреспондента «Известий»)
[8 мая]

Пал город Бреслау. Долгое, упорное сопротивление немцев сломлено. Гарнизон выбросил белый флаг.
Бреслау - один из крупнейших городов Германии и самая сильная крепость немцев на Одере.
Прошло восемьдесят два дня с тех пор, как наши войска вплотную подошли к Бреслау и завязали бои на его окраинах. Город был полностью окружен, но немцы, засевшие там, не сдавались. «Русским никогда не удастся открыть железные ворота к Берлину», - хвастливо заявляло немецкое командование. «Железными воротами» гитлеровцы называли Бреслау, и, хотя ворота эти были уже обойдены, немцы еще продолжали удерживать их.
Восемьдесят два дня продолжалась упорная, ожесточенная битва за город. Каждую ночь десятки немецких транспортных самолетов подбрасывали осажденному гарнизону Бреслау боеприпасы, продовольствие и даже солдат. Так, в одну из первых недель осады, когда аэродром Бреслау еще находился в руках осажденного гарнизона, там была сброшена большая группа снайперов. Несколько раз гитлеровцы пытались извне пробиться к Бреслау. Попытки их, однако, не привели к успеху. Советские войска плотным кольцом окружили город. В то время, как часть дивизий была оставлена на разгром окруженного вражеского гарнизона, основные силы продолжали развивать наступление в глубь Германии. У осажденного гарнизона оставалось все меньше шансов выстоять. Сопротивление было явно бессмысленным, но фашистские главари требовали сопротивляться до последнего.
О характере уличных сражений в Бреслау уже много писали. Бои шли за каждый дом, за каждую комнату в доме. Немцы применили здесь самодвижущиеся торпеды, установленные на небольших тележках, напоминающих по внешнему виду танкетку. В ответ на это советские войска применили мощные мины. Пущенная через улицу, такая мина разрушала многоэтажные здания. Подкопы, взрывы, поединки снайперов и артиллерийская перестрелка на самых близких дистанциях - все было в Бреслау. Отчаянному, бессмысленному сопротивлению немцев противостояла железная воля наших солдат и командиров.
От многих улиц Бреслау ничего не осталось. Огромные здания превращены в груды развалин, в щебень, из которого, словно кости, торчат толстые железные балки.
В последние дни февраля я впервые приехал в Бреслау. Бои шли в юго-западной части города, возле площади Гинденбурга. Город горел, сизые клубы дыма подымались над крышами. Некоторое время спустя, находясь с наступающими войсками за десятки километров западнее Бреслау, я видел по ночам в тылу багровое зарево. Пожар в Бреслау, начавшийся в феврале, продолжался весь март, весь апрель. И сейчас еще над городом клубится тяжелый дым.
В Бреслау дрались части СС. Они знали, что обречены на разгром, но хотели, чтобы вместе с ними погибли тысячи других. За каждую попытку сдаться в плен русским эсэсовцы расстреливали всякого, будь то старик, женщина или ребенок.
Безнадежность сопротивления в Бреслау понимали многие немцы. К нам часто попадали письма, отправлявшиеся из Бреслау на самолетах. В этих письмах чаще всего прощание с жизнью. Вот одно из них, типичное для тысяч других. Автор его солдат Пауль Вейхер, конторщик из Бранденбурга, пишет своей жене Кларе Вейхер: «Все мы должны погибнуть, живым отсюда выйти нельзя, сдаться в плен невозможно. Чорт возьми всех, кто затеял эту игру. Мы в ней проиграли. Каждому идиоту ясно, что все кончено, а нам еще приказывают умирать».
После падения Берлина бессмысленность сопротивления немцев в Бреслау стала еще очевидней. Штурмовавшие город войска генерала Глуздовского усилили нажим. Тогда, как выяснилось из показаний пленных, немецкий генерал фон Нигоф, командовавший гарнизоном Бреслау, приказал своим солдатам прорываться из города на юг и юго-восток. Немцы собрали в один кулак оставшиеся у них танки и самоходные орудия. Солдатам был выдан трехдневный запас продовольствия и патронов. Однако попытка пробиться не привела ни к чему. Противник напоролся на мощный заградительный огонь нашей артиллерии и понес большие потери.
Желая предотвратить дальнейшее бессмысленное кровопролитие, советское командование передало немцам ультиматум о сдаче города на милость победителей. В 6 часов 45 минут дня 6 мая бреславская радиостанция, находившаяся в руках немецкого командования, передала в эфир короткое сообщение: «Работу кончаю, работу кончаю». Это была последняя ее передача.
Генерал Нигоф заявил представителям советского командования, что сдаются свыше 40 тысяч солдат и офицеров, из них 8 тысяч раненых. В ночь на 7 мая началась сдача. Были установлены пункты приема пленных. К утру 7 мая весь гарнизон капитулировал.
Битва за Бреслау окончена. На месте красивого города дымятся бесформенные груды развалин. Под щебнем домов, в глубоких траншеях, подвалах, под кучами золы погребены тысячи немецких солдат. Потери немцев в Бреслау огромны. Достаточно сказать, что только в апреле в ходе уличных боев противник потерял убитыми более 8 тысяч человек. Десятки огромных подвалов в центре Бреслау переполнены ранеными. Обломками сбитых немецких самолетов завалены окрестности города. Сотни немецких орудий, минометов и танков, изуродованных, обгоревших, стоят в лабиринте улиц и баррикад. И вот теперь после ожесточенной, кровавой битвы в Бреслау наступила тишина. Из подвалов вылезли обезумевшие цивильные фрицы... Быть может, взглянув на то, что стало с Бреслау, они поймут, к какому позорному концу привела их жестокая, разбойничья фашистская клика.

В. ПОЛТОРАЦКИЙ.
БРЕСЛАУ, 7 мая.

С победой, сынок! [11 мая]

Могучие залпы орудий потрясли на рассвете горы. Наши артиллеристы и танкисты салютовали в знак полной победы над фашистской Германией.
Победа! Это слово окрыляло наших бойцов и офицеров, вело их в бой, подкрепляло в минуты испытаний. С этим словом на устах танкисты совершали чудеса. Всего несколько дней назад я видел танки дважды Героя Советского Союза Архипова, офицеров Курпат, Слюсаренко, Чугункова на улицах Берлина. Они штурмовали центральные улицы. И вот сегодня тех же танкистов мы встретили в Чехословакии на подступах к Праге.
Темной ночью танкисты покидали улицы покоренного Берлина. Все знали, что победа близка. Но люди помнили слова Сталина. Каждый напрягал все силы, чтобы добить врага, принудить его к полной капитуляции. В предельно сжатые сроки танкисты проделали стопятидесятикилометровый марш и, как буря, обрушились на противника, ломая его оборону. Через Судетские перевалы танкисты ворвались в многострадальную Чехословакию.
Мы застали группу танкистов в горном курорте Микулов. Все улицы были разукрашены советскими и чехословацкими флагами. Чешские девушки разукрасили боевые машины яркими цветами и лентами. Мимо танков по дороге нескончаемым потоком двигалась пехота. Женщины стояли с корзинами яблок и угощали бойцов, успевших загореть под ярким горным солнцем.
- Поздравляем с победой, пехота! - кричали танкисты бойцам.
- Ура танкистам! Встретимся в Праге, - отвечали бойцы.
Механик-водитель Киприянов, выступая на митинге, сказал:
- Я - сибиряк. Мы, сибиряки, пронесли знамя победы от Москвы через Берлин до Праги. Не знали мы усталости. Мы помнили только одно слово: «Вперед!» И вот день победы наступил.
Другие подразделения встретили весть об окончательной победе в глухих горах. Много препятствий встретили на своем пути танкисты. Но нет таких препятствий, которые бы остановили советских людей.
С огромным подъемом встретили жители города Мост советские войска. Немцы здесь сложили оружие. Колонна пленных солдат и офицеров идет навстречу потоку могучей советской техники.
За несколько часов до победного салюта танкисты генерала Рыбалко, сбивая вражеские немецкие заслоны, ворвались в столицу Чехословакии - Прагу. Командир танкового подразделения офицер Ваганов вышел из танка усталый, запыленный. Несколько дней он почти непрерывно провел в машине. Немцы отчаянно сопротивлялись. На перевалах все дороги были завалены, перерыты. За камнями, за кустами сидели фаустпатронщики. У перекрестков были вкопаны в землю немецкие танки.
По крутым склонам взбирались наши пехотинцы, заходили к немцам в тыл, растаскивали завалы, - и снова танкисты устремлялись вперед.
И вот златоглавая Прага ликует вместе с советскими войсками. День ее освобождения совпал с днем полной победы над фашистской Германией. Я видел, как престарелая седая чешская учительница Мария Мариш подошла к нашему танкисту, крепко поцеловала его и сказала:
- С победой, сынок. Спасибо тебе. Спасибо Сталину.
Вся Чехословакия радуется вместе с народами Советского Союза полному и окончательному разгрому врага.

А. БУЛГАКОВ,
спец. военкорр. «Известии».
ПРАГА.